На фоне нынешней непростой общецерковной ситуации разгорелся локальный конфликт между нами и прихожанами храма Свято-Пантелеимонова монастыря, управляемого митрополитом Киевским Серафимом. Наши недруги составляют никак не контролируемую митрополитом прорумынскую партию, и потому наше увещание к ним, хотя и касается многих сугубо частных вопросов, имеет непосредственное отношение к идущей со стороны Румынской Церкви опасности.

 

   Мы вынуждены были оставить данный текст, уже покидая хустскую обитель, так что обсуждения его на месте не состоялось. О реакции со стороны местной общины и самого митрополита Серафима будет рассказано несколько позже.

 

 

  УВЕЩАНИЕ

   рабам Божиим Роману и Дарье. 　

 

  Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас.

 

  БРАТЬЯ И СЁСТРЫ!

  Прежде всего мы вынуждены разъяснить, как оказались между вами. Не потому, что чаяли найти здесь истинно-христианскую общину, духовного пастыря, живую веру. Мы искали Церковь правого исповедания, искали по этому именно внешнему критерию, изучая и сравнивая исповедания существующих ныне юрисдикций, называющих себя истинно-православными. Исповедание веры матфеевского синода в целом нас удовлетворило. Что же до конкретных общин и прочего, то мы пока не увидели во Всероссийской Церкви нашей живого христианства. Мы не имеем ввиду какого-то далёкого от реальности идеала. Но за нашими плечами достоточно богатый опыт пребывания в лжецеркви Московского патриархата: мы не понаслышке знаем многие и приходские, и монашеские общины сергиан, православие которых более жизненно и осмысленно. Легко критиковать МП, указывая на грязь, которая там есть, но что вы можете противопоставить лучшим ея проявлениям? А ведь в то время, как жизнь истинно-православных христиан не дотягивает даже до сергианских образцов, от них, как от малого стада, остатка верных учеников Христовых, вообще-то ожидается нечто гораздо большее. МП – это разбавленная, многочисленная, сложная организация, какой и Православная Церковь была все века христианских империй. Истинно-православная Церковь, напротив, должна быть концентратом, «солью» (Матф. 5:13) без примесей, очищенной при разделении с еретической лжецерковью.

 

   Поскольку предстоятель нашей Церкви, митрополит Киевский (а не Хустский, заметьте) Серафим постоянно пребывает в своей закарпатской резиденции, мы вынуждены бывать здесь, среди вас. Но мы не гости Хустской общины, хотя и рады были бы вашему гостеприимству. Потому странно ваше отношение к нам как к чужакам. Да и само по себе такое отношение изобличает ваше горделивое мнение о себе, или о своём понимании, как о мериле православия. Да, мы непохожи на вас во всём, даже в том, что молоды, активны и составляем семью. Наше понимание христианской жизни отлично от вашего, несмотря на общность внешнего исповедания веры. И вы, и мы увидели эту разность. Но мы эту разность осмыслили, а вы бездумно ограничиваетесь борьбой с некоторыми ея внешними проявлениями. Вы пошли путём лукавым, сплетая за нашей спиной интриги с целью не переубедить нас, с вашей точки зрения – заблуждающихся, а ради грубого, физического устранения разности между нами. Мы же простираем к вам это слово с открытым и обоснованным обличением всего, что почитаем у вас неприемлемым для себя, и с объяснением наших позиций, хотя вы даже и не взыскивали его.

 

  Мы отложили своё слово на самый конец своего здесь пребывания, чтобы до венчания нашего избежать возможных с вашей стороны козней. Теперь мы обращаемся к вам как самостоятельная единица Истинно-православной Церкви. От лица нашей малой, домашней церкви мы желаем, если это возможно, пригласить вас к естественному для христиан диалогу в мире и любви, но откровенному и нелицеприятному. К сожалению, сейчас мы чувствуем себя обманувшимися, поскольку считали вас людьми простыми, но искренними и чуждыми лукавства, а столкнулись с отсутствием этих именно качеств.

 

  Ответ ваш, буде он воспоследует, мы желали бы видеть в письменном виде.

 

  Начнём с того, что мы во всей полноте придерживаемся и будем придерживаться старого обряда: не только в замеченном вами двуперстии, но и молясь по книгам дониконовской редакции. Разность в обряде оказалась для вас, как младенчествующих в вере, твёрдой пищей. По вашей немощи, Дарья, пребывая с вами весь Великий пост, смирилась перед вашим невежеством и нетерпимостью, и стала креститься в храме троеперстно, чтобы «не подавать брату случая к преткновению или соблазну» (Рим.14:13). Она поступила по-христиански, в то время как вы презрели слова Христа: «Если согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним; если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; если же не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово; если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь» (Матф.18:15-17). Вы поступили прямо противоположно тому. Никто из вас не высказал своего смущения в лицо, но все сразу побежали жаловаться владыке митрополиту. Только от него Дарья и узнала о вашем недовольстве. Она оказала вам снисхождение; вы же, видимо, посчитали это признаком слабости, и продолжили интриговать.

 

  На праздник Входа Господня в Иеросалим вы, снова не призвав нас, устроили бабий галдёж в женской трапезной, предлагая владыке Серафиму отказывать нам, как придерживающимся старого обряда, в причащении. Вас не удовлетворяло то, что Дарья крестится троеперстно на общей молитве: руками архиерея вы желали заставить её и келейно использовать ваше новообрядческое перстосложение. Владыке удалось вас утихомирить, но, как видно по отсутствию малейших следов раскаяния с вашей стороны, вы остались при своих убеждениях, не признавая авторитета ни прежде бывших церковных установлений относительно института Единоверия, ни авторитета предстоятеля Церкви. Поскольку вразумление владыки Серафима оказалось для вас недостаточным, то мы сделаем его сами. Очевидно, именно этого вы и боялись, когда совершали свои делишки во тьме.

 

  Ненавистный вам старый обряд Российская Церковь приняла от Греческой с Крещением Руси, и содержала его вплоть до XVII столетия: соответственно, кто хулит старый обряд – хулит Церковь. Подобные вам хулители учинили после того раскол, предав неправедной анафеме православный старый обряд. Спустя сто лет они одумались, и после 1764 г. старый и новый обряды стали сосуществовать в Российской Церкви [1]. Эти обряды равночестны, и мы эту истину исповедуем на деле, допуская для себя возможность молиться за новообрядческим богослужением, и даже по необходимости перекреститься троеперстно, хотя делать всё это нам непривычно и неудобно. Вы же не только не признаёте старый обряд как таковой, но и другим препятствуете в следовании ему.

 

   Да будет вам известно, что мы – так называемые «единоверцы» Истинно-православной Церкви, то есть старообрядцы, находящиеся с прочими истинно-православными христианами во единстве веры при разности обряда. Правда, в единстве веры конкретно с вами мы имеем основания сомневаться, но это проблема не нашей, а вашей принадлежности к Церкви. Хорошо ещё, если это лишь обрядоверие ваше, а не упорство, потому что отвергая православный старый обряд, вы свидетельствуете о том, что вы ЕРЕТИКИ.

 

  Отвечать на затаённыя претензии нелегко. Здесь, как мы думаем, нам поможет услышанное в самый первый день Пасхи Господней от Владимира из Б***. Человек неумный, невежественный и невежливый, он всё-таки с великорусской прямотою явно выразил своё недовольство нами. Догадываемся, что вы держите на нас нечто подобное, только, по обыкновению, за пазухой.

 

   Владимира почему-то задело, что мы с С*** В*** не поднимались в монастырь на утреню первые четыре дня Страстной седмицы, а также, уйдя с полунощницы и вернувшись к часам, не присутствовали в храме и на пасхальной утрене. По его мнению, Романа за то и крестить не следовало; может быть, так думает не он один – основание для такого предположения даёт неестественное всеобщее молчание относительно сопричисления Романа к воинству Христову (не заметить этого было нельзя, да и крестят у нас не часто).

 

   Вы должны были бы понимать, что молиться за новообрядческим богослужением нам вообще несколько затруднительно от простой разности текстов. Хотя довлеющей причиной наших уклонений от общей молитвы является принципиально иное отношение к богослужению. В частности, нам крайне тяжело выносить ваше всенародное пение, которое своей нестройностью, немузыкальностью, метко называемой на церковном языке козлогласованием, не даёт сосредоточиться, вникнуть в поемое слово, мешает молиться. Если ваши роспевы и были когда-то принесены с Афона, как вы говорите, то ныне они не имеют ничего общего с каноническим византийским пением. Это не унисон, а примитивная фольклоризированная форма партеса, поющаяся с интонациями, уместными для сельского застолья: неслаженно, громко, разухабисто. Напевы ваши порою чудовищны: нигде и никогда в МП мы не слышали, например, чтобы можно было так испохабить даже утреню Великого Пятка со страстными евангелиями какими-то мажорными гласами. Пасхальной службы у вас не знают вовсе: не знают ея радостнаго темпа, не знают зычного «воистину восресе!», не знают общего радостного воодушевления; грустное впечатление производит ваша Пасха, где «телец упитанный» златоустовой проповеди лежит уготованный не в общей Чаше, а в кошарках, поспешно после службы уносимых домой…

 

   Проблема пения превосходит всякое безчиние в храме, которое нам постоянно приходится наблюдать. Что же преступного в том, что мы находим отраду в чинности, осмысленности своего келейного отправления служб церковных, в подлинно православном пении – древних напевах в Дарьином исполнении? Здесь многие прихожане регулярно игнорируют и вечерню, и повечерие, и полунощницу, и утреню, приходя лишь на воскресную или праздничную литургию. Это единообрядные с вами члены общины, которые к тому же вряд ли вычитывают пропущенные чинопоследования, и по отношению к ним это свидетельство неблагочестия. Мы же привыкли самостоятельно совершать богослужебный круг, у нас свои особенности его отправления, другой обряд. В отношении молитвы мы уже сложились как малая церковь, и не видим причин предпочитать молитву по вашим обычаям своему укладу.

 

   Вы сами обострили проблему обряда. А отвечая, мы должны сказать вообще о разности понимания нами внешнего благочестия, к чему и приступили уже.

 

   Непревзойдённым по своей отвратительности является практикующееся у вас подбегание под Чашу в конце святой евхаристии. Это неприкрытое язычество, магизм, кощунство по отношению к Телу и Крови Господним. Неужели вы думаете, что недостойный причащения достоин касаться Чаши? Какой процент благодати причащения вы думаете себе восхитить, самочинно подбегая к Чаше не тогда, когда Христос звал вас к ней, и не за тем, чтобы соединиться с Ним, а чтобы, не меняя своей жизни в соответствии с Христовым благовестием, обманывать себя мнимым освящением? Поймите, что это местечковый извращённый обычай, что неудивительно для края, на долгое время отторгавшегося от живой православной традиции. То же язычество и в чтении на литургии Евангелия над головою то ли избранного, то ли самого, может быть, болящего прихожанина.

 

   Глубоко искажено ваше понимание иконописи. За иконы принимаются живописныя картинки, иногда и по сюжету неканоническия; всё это не православной молитве соответствует, а католической прелестной духовности. Навряд ли способствуют смирению и нарочитыя чёрныя одежды у женщин, нарочито, почему-то именно на общественном богослужении вертящиеся чётки, причём с невозможной скоростью. Поверьте, что это не какие-то особенности вашего благочестия, а типичные и для сергиан проявления прелести.

 

  У вас в общине попираются правила о брадобритии, в храм входят в неблагочестивой одежде (например, мужчины в спортивной одежде, в футболках), как попало крестятся и кладут поклоны, вообще нет единства за богослужением: каждый молится сам по себе и как хочет, бегает по храму за «благодатью», творя бесчиние в доме Божием. Так ради чего нам стремиться на такое богослужение, которое даже и вида не имеет общего дела (λειτουργία)?

 

  Как и большинство нынешних православных, вы неправильно понимаете пост. Знайте, что пост – вовсе не диета, при которой скоромные продукты заменяются «постными». Пост – это полный отказ от еды и питья, как правило до истечения трёх четвертей светового дня (до 9-го часа по библейскому счёту времени) или до вечера, при однократном вкушении в сутки. Так понимается пост в Священном Писании, так учат святые отцы, так говорят каноны и уставы Православной Церкви. А ограничение поста только соблюдением указаний о роде вкушаемой пищи основано на «преданиях человеческих» (Мар. 7:8), и с точки зрения Предания православного вообще не является постом. Хотя, заметим, это и не повод даже такого рода воздержанием ограничивать малых детей, для которых пользы от поста нет и быть не может (если, конечно, понимать цель и смысл поста православно, а не по-язычески или обрядоверски). Детям нужен не пост, а христианское воспитание, которое, как видно, неудовлетворительно, если, вырастая, они покидают нашу Церковь.

 

  В вашей общине мало молодёжи, а те, что есть – нецерковны, верят неосознанно. Мало и семей, причём супруги фактически ставятся перед выбором: либо не причащаться, либо «жить в чистоте». Последний вариант, явно бракоборческий, совершенно нелепо считается у вас идеалом семейной жизни. Для вас даже христианская семья – «ловушка», а не малая церковь. Здесь, видимо, кроется важная причина вашего недоброжелательства.

 

  Итак, при такой нерадужной картине весьма опасна ваша настороженность к приезжим из России. Смеем предположить, что «чужаки» как раз удерживают вас от страшной опасности замкнуться в себе и превратиться в секту. Зато этого никак не скажешь о любимых вами румынах: они как раз провоцируют сектантские тенденции в Церкви. От фанатичного пастушьего румынского старостильничества исходит сейчас великая угроза для истинного православия, последним препятствием для захлёстывания которой Церкви является сейчас наш предстоятель митрополит Серафим.

 

  В этой связи мы хотели бы остановиться на вопросе о деятельности в Хустской общине монаха Румынской Церкви Евгения.

 

  По причине неорганизованности в Свято-Пантелеимоновой обители монашеского братства, митр. Серафим оказался в затруднительном даже с хозяйственной точки зрения положении. Тогда он, как говорит, обратился к румынской стороне с просьбой дать помощника по хозяйству. Хотя на самом деле цель приезда мон. Евгения все понимали как обучение русскому языку для переводческой деятельности; о его постоянном пребывании при владыке речь первоначально не шла.

 

  Функция помощника по хозяйству, судя по всему, есть такая же фикция, как и курсы переводчика. Если, как простому переводчику, мон. Евгению, как считалось поначалу, излишне было бы учить церковнославянский, то он скоро стал учить и его. В храме за богослужениемъ мон. Евгений сразу стал стремиться играть как можно более активную роль, что странно для простого огородника.

 

  Время покажет, но уже сейчас можно догадываться, что истинная цель мон. Евгения – стать клириком при митр. Серафиме. На этом пути он уже успешно завоевал симпатии Хустской общины, став лидером прорумынской партии здесь. Актив общины однозначно воспринимает его как будущего пастыря.

 

  Поступки мон. Евгения говорят о том, что он мнит себя даже кем-то большим, чем простой клирик. По отношению к владыке у него отсутствует понятие о какой-либо субординации (в общине это старательно не замечается). При всех на службе он может сделать митрополиту Серафиму замечание; на пасхальной литургии он самочинно закрывал во время причащения владыки дьяконские врата: митр. Серафиму пришлось безропотно открывать их вновь. В его отсутствие мон. Евгений самовольно сменил российскую гласовую систему на греческую, в соответствии с Пидалионом ввёл пост на седмицу Мытаря, то есть самочинно изменил тысячелетнюю традицию Российской Церкви за спиной её предстоятеля. За всё это он не подвергся даже простому порицанию; более того, сделанные им изменения остались в силе, а община пришла к выводу, что он, в отличие от владыки, «знает, как нужно».

 

   При этом сам мон. Евгений совершенно независим от митр. Серафима. Он исповедуется и причащается в Румынии, он член Румынской Церкви. И на чужой канонической территории он занимается темъ, что пропагандирует злочестивое учение Румынской Церкви.

 

  Методы, которые использует этот одетый личиной скромности монах, нечисты. Например, он предлагал втайне от всей общины перекрестить послушника владыки, принятого из МП через миропомазание, поскольку тот был крещён в ереси погружательно.

 

  Аналогично действует и прорумынская женская партия при нём. Как мы понимаем, ей удалось осуществить блестящую операцию по устранению реального конкурента о. Евгения – инока И***. Инок И*** пригласил митр. Серафима отслужить литургию в своём храме. Владыка, без согласования с ним, приехал с большой группой, которая своим пением сделала службу невыносимой. Расстроенный И*** в сердцах попросил не лезть в пение его храма. На владыку повлияли, и поведение в данной ситуации инока И*** он стал искренне считать чем-то непростительным по отношению к себе.

 

  При этом поведение мон. Евгения вызывает множество вопросов. Он свободно общается с женщинами и детьми, ходит по монастырю в штанах, завёл коз, гадящих прямо в церковном дворе и чрезвычайно осуетивших обитель. На недавней пасхальной службе он сотворил бесчинство, колотя во время службы (даже во время евхаристического канона!) в деревянное било.

 

  Монаха Евгения мы считаем агентом Румынской Церкви, внедрённым сюда с долгосрочной целью подчинить румынам Всероссийскую Церковь, как это уже произошло с Церковью Кипра. Учтите, братья и сёстры, что румынской ереси мы уже сейчас объявляем своими немощными голосами войну. Даже если все окажутся на их стороне, для нас главное быть не с большинством, а в истине со Христом.

 

 

[подпись]

 

 

   Примечание:

   [1]. Хустские прихожане, похоже, пребывают в неведении не только относительно института Единоверия, но даже и того, что с ещё с 2006 г. находящиеся с нами в общении Поместные Церкви Греции и Кипра ведут богословский диалог со старообрядцами в лице Русской Древлеправославной Церкви.