Приступая к циклу М. Цветаевой «Лебединый стан», необходимо отметить, какими критериями мы руководствовались при выборе тех или иных стихотворений. Мы рассматриваем взгляд лирического героя Цветаевой на связь между Церковью, Царем и Царством и Россией. Наша цель – проследить эволюцию взглядов Цветаевой от «цареборческих» до ортодоксально-монархических...
Как было сказано во введении, где давались теоретические положения предмета творческого исследования, «дитё» представляет собой некий мета-образ, который является идеальной моделью идейно-связанных художественных образов. Образная система любого произведения не мыслима без системы персонажей, которые нередко могут представлять собой центральные и более существенные образы художественной концепции. Чтобы узнать, проявляет ли себя образ «дитё» в системе персонажей, необходимо познакомиться с самими персонажами...
Федор Михайлович Достоевский как-то записал в своем дневнике: «Дети странный народ, они снятся и мерещатся...». Мало кому придет в голову говорить о Достоевском как о детском писателе в привычном понимании (хотя мне приходилось встречать книги для детского чтения с выжимками из романов и повестей Достоевского: "Подросток", "Братья Карамазовы" /Мальчики/, "Неточка Незванова", "Мальчик у Христа на ёлке" и проч.). Все же в представлении большинства читателей Достоевский - мыслитель, писатель, психолог, пророк (в каком-то смысле), у него все очень серьезно, причем тут дети. Однако я рискну применить выражение «детский писатель» по отношению к Достоевскому, но в иной интерпретации. Здесь важно будет выяснить другое, а именно: что следует понимать под образом "дитё", который, как мне кажется, зримо и незримо присутствует в художественном мире писателя, в системе персонажей, в самом Достоевском.
Две темы невозможно переставить местами. Женственная тема появляется второй. Почему? По порядку творения. Но какова мысль Творца, схваченная логикой сонатной формы?
Здесь мы потрясенно склоняем голову перед непредставимо высоким призванием женщины.
Бог говорит: нехорошо человеку быть одному. Сотворим ему помощника. Помощника в чем? В домашнем хозяйстве? На кухне? — Это в раю-то? Святые отцы говорили, что заповедь возделывания рая (культуры – по латыни) нужно понимать в духовном смысле, а не в сельскохозяйственном. Возделывать рай — значит возделывать мысли Божии, Божию любовь. Вот в чем величайший смысл создания Евы, или Жизни! Одинокий Адам — может ли познать Троическую любовь? Это невозможно.
Говоря о музыке, которая звучит «за кадром» последнего романа Михаила Булгакова, чаще всего проводят параллели с «Фаустом» Гуно. Возможно, этот стереотип сложился из-за того, что литературоведы ориентируются больше по либретто, а с произведениями симфоническими малознакомы. Но если в «Белой гвардии» действительно присутствуют нотки этой любимой Булгаковым оперы (даже партитура, всю зиму сиротливо простоявшая на пианино, ведь ей пока звучать «не время»), последний его роман, похоже, сопровождают иные мелодии – «Фантастическая симфония. Эпизод из жизни художника» Гектора Берлиоза, за столетие до написания «Мастера и Маргариты» предвосхитившая все основные коллизии его сюжета…
«Русскость» - понятие не физического, но духовного ряда, русскость даруется не чистотой «крови», но единственно чистотой духа. Русским поэтом Иван Савин был «по языку», «по миропереживанию», ортодоксально православному, по судьбе: он прошел путь, уготованный России после 1917 года. Он служил в уланском эскадроне 3-го сводного кавалерийского полка Добровольческой армии и был взят красными из госпиталя, где находился в тяжелом состоянии после возвратного тифа...
Низовая антикультура настраивает ум, сердце, волю, вспомогательные силы противоположным образом. Воля, к примеру, перестает быть ликующе-светозарной и летучей: она мрачнеет, озлобляется, становится холодной, железной, стальной, — волей насильника, стремящегося размазать противников по стене. Металл по видимости и фанера изнутри. Ибо таков сам дьявол, пустой изнутри. И внимание перестает быть сердечным вниманием к свету. Теряя царственную силу свободы, оно влечется дьяволом к грязи, безвольно липнет к экранам телевизоров, к компьютерным стрелялкам, к бесцельным информационным развлекалкам, к рабскому подчинению современным массовикам-затейникам поп-культуры.
«Что происходит с Россией?» — спросил я своих умных китайских студентов. «Нельзя отходить от традиций», — был ответ. Зачем же мы отошли от традиции, остатком света которой до сих пор живет весь мир? В продвинутых странах Запада работающие там китайские профессора уже объясняют студентам, как надо правильно играть музыку Моцарта, Бетховена и прочих гениев. Традиция переводится как Предание, как передача в поколениях духа жизни с Богом. Этой бесконечной радостью пронизала себя культура христианского мира. А мы кощунственно насмеялись над ней! Тогда обезумевшая Россия зарезала полмиллиарда утробных младенцев (с 1920 года), сделалась нацией нераскаянных детоубийц с измененной психикой, и, подобно всякому человеку с сожженной совестью, удивляется: в чем нам каяться?
Прежде всего музыка может воплотить то злое сокровище, от которого коварно и уклончиво говорят уста. Интонации распущенности, циничного равнодушия, агрессивности, сердечной тьме, проникают в души даже утробных младенцев. От избытка сердца, доброго или злого, говорят уста. Может ли из такого избытка вылезти что-либо иное, кроме эгоистического качания прав...
В музыке тоже приспело время жатвы: пшеница и плевелы созрели, и различить их не стоит труда. Но речь сейчас пойдет не об очевидной и ужасающей низости попсы. Надлежит взглянуть на музыку серьезную, по видимости не разорвавшую до конца связей с Богом...
